Винтер искренне расхохотался, не удостоив бородачей ивзгляда:

– Вы плохо знаете Англию, дорогой друг. Эти милые парни– из лесов Нортумберленда, на самой границе с Шотландией. У них там своенаречие, которого не разумеет ни один утонченный человек. По-английски они, дайбог, понимают одно слово из десяти, а по-французски не смыслят вообще, так чтоваше искреннее беспокойство обо мне лишено всяческих оснований… Полноте. Ониничего не разберут из нашего разговора, все равно, по-французски мы будемговорить или по-английски… В некоторых отношениях прямо-таки бесценные ребята,все равно что живая мебель… Исполнительная и надежная. Д’Артаньян, надеюсь, выпонимаете, насколько глубоко влипли? Заступиться за вас некому, никто вас невыручит. Этот костолом и вешатель, судья Эскью, своей собственной волейотправит вас на плаху еще до наступления ночи, и ни одна живая душа этому невоспрепятствует… Печальный конец, правда? Особенно для молодого человекадевятнадцати лет, одержимого честолюбивыми стремлениями… Умереть в чужой земле,на плахе, под гогот и улюлюканье лондонской черни… Слава богу, у вас естьискренние друзья…

– Уж не на себя ли вы намекаете? – сумрачнопоинтересовался д’Артаньян.

– Совершенно верно. В данной ситуации я – вашединственный друг… и единственный человек, который способен вас отсюдавытащить. Конечно, не задаром…

– Что вы от меня хотите? – настороженно спросилд’Артаньян.

– А вот это уже деловой разговор… Прежде всего, хочувас успокоить: я сейчас не выполняю поручения милорда Бекингэма, который знатьне знает о вашем аресте. Он-то как раз полагает, что вы успели сбежать изАнглии, и я не спешу его разубеждать…

– Почему? Я думал, вы преданно ему служите…

Винтер сказал без улыбки:

– Видите ли, д’Артаньян, вы плохо знаете английскиереалии. И вряд ли слышали, что Англия – страна давних, устойчивых традиций.

– Ну почему? Кто-то мне это уже говорил…

– Ах, вот как? Тем лучше, – сказал Винтер. –Я, знаете ли, неглуп. Смею думать, неглуп. И хорошо знаю историю нашеготуманного острова. Надобно вам знать, д’Артаньян, что в Англии среди множествадавних устойчивых традиций существует и такая: подавляющее большинствофаворитов наших королей и королев кончали плохо. Очень плохо, – он сделалнедвусмысленный жест, означающий отрубание головы. – У вас во Франции вэтом отношении всегда обстояло чуточку лучше, ненамного, но все-таки… В Англииже фавориты с завидным постоянством, за редчайшими исключениями, кончали жизньна плахе – от Галвестона и Диспенсеров до Эссекса, Норфолка и прочих… Настолькочасто, что это стало традицией. И человек здравомыслящий, помнящий историю,поостережется особенно уж крепко связывать свою судьбу с очередным фаворитом, атем более таким глупым, как Бекингэм. Его слишком многие ненавидят, он алчен инедалек. Либо король в конце концов отправит его по накатанной поколениямипредшественников дорожке, либо его прикончит какой-нибудь осатанелый пуританин– пуритане к нему питают особенную ненависть, считают исчадием ада, сыномВелиала, дьяволом во плоти. Впрочем, нелюбовь к нему всеобщая. Но нашновоявленный герцог ничего этого не замечает, за что однажды крепко поплатится.И я не хочу, чтобы он потащил и меня за собой. Я – эгоист, милейший д’Артаньян.Меня в первую очередь заботит собственная персона, так что применительно кданному случаю вовсе не спешу выдавать вас Бекингэму. Откровенно говоря, меняне особенно и заботит, если история с подвесками выплывет наружу. Ну что мнеАнна Австрийская? Почему меня должна волновать ее судьба? Таким образом, в моемлице вы имеете союзника – при том условии, конечно, что мы договоримся. Я боюсьдаже думать о том, что случится, если дело окончится иначе… Я не стану выдаватьвас герцогу, потому что после нашего разговора вы будете представлять для менянешуточную опасность. Боюсь, придется приказать этим славным нортумберлендцам,чтобы без затей придушили вас здесь же, в камере…

– А вы не боитесь последствий? – спросилд’Артаньян.

– О господи, каких еще последствий? – беззаботноусмехнулся Винтер. – Беда ваша в том, д’Артаньян, что момент для васкрайне неудачный. Предположим, кардинал узнает о постигшей вас участи… Ну ичто? Дипломатических демаршей следовало бы опасаться только в том случае, еслибы отношения меж нашими странами были безоблачными и обе державы паническибоялись любого инцидента, способного вызвать обострение отношений, а то ивойну… Но все дело в том, что война и так вот-вот разразится. Наши войска ужегрузятся на корабли, чтобы вскоре отплыть к Ла-Рошели и на остров Ре. Ваши –уже выдвигаются к Ла-Рошели. Война вспыхнет со дня на день. Среди превеликогомножества трупов, которые там нагромоздят, еще один, ваш, станет не чем-то изряда вон выходящим, а банальнейшей, скучнейшей принадлежностью пейзажа… Времядля вас неудачное, согласитесь. Подумайте как следует. И попытайтесь доказатьмне, что я неверно все рассчитал… Что же вы молчите? Я прав…

– Возможно, – процедил д’Артаньян.

– Не будьте образцом пресловутого гасконскогоупрямства, – поморщился Винтер. – Нет никаких «возможно». Я прав.Когда война вот-вот разразится, когда трупы будут громоздиться сотнями итысячами, какие последствия для меня будет иметь участие в убийствеизобличенного французского шпиона? Да и после войны – все войны когда-нибудькончаются, понятно, – не возникнет особенных вопросов. Таковы уж законывойны – многое на нее можно списать…

– И что же вы хотите?

– Побуждения мои, оставляя в стороне дискуссионныйвопрос о их чистоте, довольно несложны… – сказал Винтернепринужденно. – Я не один раз бывал во Франции, неплохо ее знаю. И хорошознаю, что представляют собою младшие сыновья гасконских родов вроде вас, –вы бедны, как церковная мышь… О, не обижайтесь! Дело в том, что я, признатьсяпо совести, немногим богаче вас. Разумеется, жалованье мое не в пример вышевашего, я комендант Дувра и занимаю еще несколько видных должностей, которыенеплохо оплачиваются, у меня есть две-три выгодных аренды в виде доходов спарочки мест[25]. Но беда в том, что эти блага всецелоопираются на расположение ко мне Бекингэма. Если он ко мне охладеет или с нимприключится что-то в силу тех самых традиций, я все потеряю, и мне, пожалуй,останется промышлять разбоем на большой дороге или податься в ландскнехты ккакому-нибудь германскому князьку – это в том случае, если меня не отправят наплаху вслед за Бекингэмом или не прикончат ненароком за компанию с нимразъяренные пуритане… Одним словом, мое хрупкое благосостояние висит наволоске, и я достаточно умен и предусмотрителен, чтобы не полагаться всецело напеременчивую фортуну в лице герцога…

На этот раз усмехнулся д’Артаньян:

– Вы не намерены ли через мое посредство предложитьсвои услуги кардиналу Ришелье?